Коммерсант, принуждённый к роли уборщика, пожелтел ещё больше, но продолжал смотреть на него, как загипнотизированный.
– Условия слушал или повторить? – окликнул Базылев. – Если я с трёх раз не…
– А иди ты на хер, урод, – послышался хладнокровный ответ. – Стреляй давай, а то картошка остынет!
Коммерсант уронил швабру, и приступ жестокой рвоты согнул его пополам. Пулковские с матерщиной и хохотом отскакивали прочь.
Митя не стал уворачиваться от пули. Так и стоял, угрюмо развернув плечи и не следя за тем, как гуляет по его телу луч целеуказателя. А потом плюнул в сторону пулковского вожака.
Когда он упал, в гараже появился собственной персоной Михаил Шлыгин.
– Слушай, сворачивай веселье, – морщась от неприятного зрелища, сказал он Виталию. – Завтра с утра дел по самое «не балуйся», а этих ещё вывозить…
– Как скажешь, начальник, – легко согласился Базылев. И встряхнул в воздухе автоматом: – Проверим заодно, как эта штука в автоматическом режиме шмаляет… Тащи остальных!
Белых, спотыкающихся курян поволокли из подсобки. Виталий кивнул на дверь, за которой скрылся друг детства, и беззлобно захохотал:
– Живи потише, братки, Иванычу пасьянс раскладывать помешали!..
Ночь стояла облачная, дождливая и поэтому тёмная. До утра было ещё далеко, когда на пустынной окраине далёкого картофельного поля остановился микроавтобус «Тойота». Шофёр резво выскочил вон, явно радуясь окончанию очень нервной поездки. Рядом смутными тенями обозначились другие автомобили, подъехавшие без света, и возле микроавтобуса засуетились проворные тени. Кто-то закидывал откупоренные канистры вовнутрь, кто-то поливал «Тойоту» снаружи. Наконец всё было готово. Щёлкнула зажигалка, по смоченной бензином траве пробежала огненная дорожка… Микроавтобус вспыхнул весь сразу, мощно, жадно и страшно. Вот оранжевые языки добрались до тел, сваленных между сиденьями…
– Сека, братцы!.. – заржал в темноте густой мужской голос. – Вона, шевелятся! Ща живые мертвецы побегут!..
Другие голоса подхватили смех вожака, хотя и не очень уверенно.
К тому времени, когда с грохотом рванул бензобак, ночь вокруг горящего автомобиля была уже безлюдной. Те, кто устроил на окраине размокшего поля погребальный костер, сноровисто замели следы и ехали прочь по заросшей лесной дороге, не сохранявшей отпечатков колёс.
С рассветом, когда к месту пожара добралась милиция, перекрученный пламенем металлический остов и его содержимое представляли собой единый спёкшийся ком. Капли дождя ещё шипели на почерневшем железе, и запах, шедший из развороченного нутра автомобиля, с подветренной стороны останавливал за версту. То, что здесь избавлялись от трупов, было ясно с первого взгляда. Эксперты, однако, так и не пришли к единому мнению, сколько же было тел.
Жуковский гараж представлял собой железную будку, пристроенную к довольно длинному ряду каменных боксов. Гаражу шёл четвёртый десяток. Изнутри было хорошо видно, что нижняя часть стен, утопавшая в сугробах с ноября по апрель, местами походила на вологодское кружево. Бетонные плиты, на которых покоилось сооружение, успели уйти в землю, так что осенью и весной несчастная машина стояла прямо в воде.
Зато располагалось это строительное чудо не на другом конце города, а через два двора от подъезда. В чём и состояло его историческое преимущество.
Когда без четверти десять Валерий Александрович явился выкатывать автомобиль, Алексей уже ждал его возле двери. Жуков запоздало спросил себя, откуда тот знает о гараже и обо всём прочем, но это так, мимолётно. За ночь он успел отойти от первого потрясения и на полном серьёзе собрался задать «гостю из бездны» вопросы повесомее. И относительно минувших тринадцати лет, и о планах на будущее – как ближнее, так и отдалённое. Ну и, наконец, касаемо действительной квалификации Алексея как автомеханика. Не говоря уж о неизбежной проблеме финансовых отношений…
Ярко светило солнце. Валерий Александрович без большого удовольствия вспоминал свою робость во время вчерашнего разговора и был намерен в дальнейшем «поставить» себя потвёрже. Подумаешь, физическое отцовство. Очень большая заслуга.
…Алексей ждал его, стоя у двери гаража, и все претензии, что собирался предъявить ему Жуков, съёжились, точно надувные шарики, из которых разом выпустили воздух. Стало ясно, что по-настоящему имела значение только Кирина могила и росшие на ней ландыши. И то не подлежащее истолкованию, рванувшееся наружу чувство, которое (Жуков знал) Алексей больше не позволит себе как-либо проявить.
– Доброе утро, – сказал Валерий Александрович. – Весьма признателен, что вы заглянули…
Стаська поставила на кухонный стол авоську с кефиром, хлебом и зеленью:
– Тёть Нин, я теперь в гараж, хорошо?..
– Стасик, ну ты же де-воч-ка, – в шесть тысяч триста семнадцатый раз попробовала урезонить её Нина Степановна. – Давай лучше синие брючки примерим…
Стаська скорчила рожу:
– Тёть Нин, ну вы сами послушайте, как звучит. Девочка! По имени Стасик!..
– Ты мне голову не морочь, – добавила металла в голос Нина Степановна. – Оглянуться не успеешь, осень наступит! Сама же из брюк не вылазишь, и вообще надо что-то носить! Я и шила бы потихоньку… Тащи портки, говорю!
Стаська с обречёнными вздохами принесла распоротые брюки:
– Ну а потом можно я пойду дядю Валю проведаю?..
Алексей выкатил машину из гаража и несколько раз проехал вдоль боксов туда-сюда, набирая скорость и тормозя. Жуков ревниво следил, как он управляется. Действовал Алексей, ничего не скажешь, весьма уверенно. Хотя и совсем в другой манере, чем Валерий Александрович. Потом он облачился в старый халат, молча залег под автомобиль и оставался там уже почти час, изредка требуя инструменты и время от времени – надавить на педаль. Жуков пытался объяснить ему свои соображения по «москвичовым» болезням и тем самым завязать разговор, но, кроме неопределённого «угу» и «ага», никакой реакции не добился.