…Тётя Фира в красках представила, как заварит сейчас ароматный дорогой чай (появившийся в доме опять же Алёшиными стараниями) и сядет в старое кресло у огромного полукруглого окна, из которого хотя и сквозит, но зато…
Она была так погружена в приятные мысли, что, проходя мимо ванной, совершенно потеряла бдительность. Дверь внезапно распахнулась, и в коридор выпрыгнула Витя Новомосковских – выставочный экземпляр фурии, хотя и чисто вымытой, в махровом халате и с полотенцем на голове.
– Умыться уже не даёте, сволочи! – набросилась она на тётю Фиру. – А ещё ленингра-а-адцы!.. Культурка аж прёт!.. Пять минут подождать нельзя?!
– Ну, положим, не пять… – начала Эсфирь Самуиловна и тут же прикусила язык, но было поздно.
– А ты что, по часам засекаешь? – заорала Витя. – Под дверью с секундомером сидишь? Чужая жизнь покою не даёт?! По тридцать седьмому году соскучилась?!
Тётя Фира молча повернулась и пошла к себе, силясь проглотить застрявший в горле горький комок. Тридцать седьмой… Ей тогда только-только исполнилось шестнадцать… Тот год не принес их семье горя, отца забрали в тридцать восьмом. Мама умерла в блокаду, квартиру, где прошло детство, заняли чужие люди… Объяснять всё это? Кому?..
Разве только Алёше, он наверняка понял бы… Но у него своя жизнь, и чужой старухе в ней определённо не место. Никому она не нужна, никому…
Тётя Фира заварила чай, налила в любимую синюю с золотом чашку, но чаепития не получилось. Чай казался безвкусным, варенье потеряло аромат, и в вазочку то и дело скатывались слезинки.
Как нарочно, под руки попалась ещё и районная газета «Таврический сад». Этот выпуск со стихами местного поэта ей некогда сунула всё та же Витя Новомосковских. Наверное, она имела виды на тёти-Фирину площадь, если та вдруг помрёт. «Почитайте-ка, тут прямо про вас!»
По-черепашьи медленно подняв
Свой подбородок в вековых морщинах,
Она не ищет спутников в мужчинах,
Свои глаза давно уже уняв.
Горит в них что-то дальнее, своё,
На мир она давно смотреть устала,
И мир давно не смотрит на неё…
Старуха. Совсем старуха… Никому не нужная… Действительно, пора помирать…
Прошло время после удачного ограбления склада, которое так лихо провернули куряне. Базылев знал, что незадачливого охранника бесславно уволили, и он, по слухам, вновь обивал пороги завода, где ещё недавно слесарил. Но там, как нынче водится, лишних мест уже не было.
Похищенную аппаратуру с рук на руки передали надёжным людям, и те без большого труда её продали, да ещё умудрились при этом избегнуть нежелательного внимания. Далеко не всякий интересуется происхождением покупаемой вещи, особенно если вместо восьми миллионов за неё запрашивают всего шесть.
Каминский, как опять же отлично было известно Базылеву, ни сам, ни через своих людей в правоохранительные органы не обращался. В ином случае ему слишком многое пришлось бы объяснять любознательным собеседникам из соответствующего отдела.
Сегодня куряне собирались прийти за долей малой, которая была им обещана за «посредничество». Виталий назначил стрелочку на одиннадцать вечера, и у Димы-вожака не возникло вопросов. Дима был младше Базылева всего на год или два, но тот знал, что успел стать для него непререкаемым авторитетом. Это было и хорошо и не очень. Хорошо – потому, что всегда приятно по праву чувствовать себя самым крутым в стае. А не очень – потому что использовать этот авторитет в дальнейшем, увы, не удастся.
Куряне появились точно в назначенный срок. Они приехали в микроавтобусе «Тойота», который то ли купили, то ли наняли, то ли где-то украли – где именно, Базылев не интересовался. Дима обмолвился по телефону, что на завтра у них уже были куплены авиабилеты. Утром мальчики имели в виду отбыть восвояси. Ну, ну…
Вместе с Димой их было восемь душ, и, похоже, они начали раскрепощаться ещё до отлёта. Румяные лица и блестящие глаза людей, весь день проведших на природе, говорили сами за себя.
– Шашлыки жарили, – пояснил Базылеву Дима. – В Комарове, на озере каком-то… Класснец!
Молодые ребята уважительно озирались. В «Инессе» они прежде не были и понимали, что им оказана большая честь и доверие. Вероятно, они уже строили планы, как приедут в Питер ещё и опять поработают на знаменитого лидера пулковских.
Ну, ну…
Базылев провел их в большую комнату, смежную с гаражом. Стены здесь были обшиты лакированным деревом, окна же вовсе отсутствовали. Человеку с комплексами в этом помещении стало бы неуютно. Незакомплексованный только порадовался бы уюту.
На просторном и тоже сплошь деревянном – никаких тебе скатертей и прочих бабских придумок! – столе была приготовлена выпивка и незамысловатая, но обильная и добротная (дымящаяся картошка, ветчинка, грибочки, огурчики…) закусь.
– О-о-о… – обрадовались куряне. После шашлыков прошло уже часа три с половиной – здоровые молодые желудки дружно запели при виде нового угощения.
– Ша! Не налетать, – со смехом придержал Дима своих пацанов. – А то в аэроплан завтра не пустят! Выхлоп, скажут, огнеопасный!.. – И повернулся к Базылеву, обводя рукой интерьер: – Гостиная?..
– Гостиная! – хохотнул тот. – Сейчас тебе, гостиная. Вот где Иваныч с барыгами заседает, там апартаменты… эрмитажные! А мы с вами – нам зачем? Мы себе тихо да богобоязненно… в подсобочке…
В Эрмитаже Базылев был один раз, на школьной экскурсии. И, кроме «голых» статуй и картин с толстыми розовыми тётками, заметил только роскошь и позолоту. Дима с корешами посетить сокровищницу искусств не сподобились вовсе, но от более культурных земляков были наслышаны примерно о том же. Дима ещё раз обвёл глазами красивые деревянные стены и, судя по выражению лица, задумался, какие же в «Инессе» гостиные, если подсобка такая? Видно, Питер, он Питер и есть. Северная столица…