Те же и Скунс - Страница 170

170

Колин сосед уже наслаждался утренним выпуском новостей. Там опять смаковались подробности недавнего заказного злодейства: сопоставлялись факты, строились предположения… Следом пошёл сюжет из какой-то «горячей точки». Замелькали смуглые лица, появились развалины, сгоревшая техника и мёртвые тела, мокнущие под дождём…

Коля даже глаз не открыл, когда Наташа подсела к нему и погладила по ввалившейся колючей щеке.

– Братик, это я, – прошептала Наташа. – Доброе утро, Коленька, просыпайся… Ты посмотри, кого я к тебе привела…

Он неохотно приподнял веки, должно быть решив, что она нарушила строгий запрет и всё-таки притащила с собой маму. Однако мамы нигде не было видно, и он снова опустил ресницы, не проявив к вошедшим – а заодно и к сестре – ни малейшего интереса.

– Вот так и общаемся… – сказала Наташа Ассаргадону. – Третью неделю уже…

Она опять была готова расплакаться.

– Тихо! – недовольно подал голос Колин сосед. – Пришли тут, понимаешь, слушать мешают!..

– А ты вообще-то помолчал бы, дедок, – решительно сказал Ваня, а вежливый Эйно шагнул в сторону и преспокойно отключил питание телевизора. Исчезли разбитые танки, исчезли обугленные тела. И что нажимай теперь кнопочки дистанционного пульта, что не нажимай.

…Коля очнулся как следует только, когда его со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями, в восемь рук, переправили с кровати на специальные носилки и русско-эстонский экипаж бодрым шагом повлёк их по гулкому коридору, навстречу унылой веренице ходячих больных, нёсших сдавать скляночки с утренними анализами. Коля ничего не сказал и даже головой не завертел, поскольку не мог, но Наташа пристроилась возле носилок так, чтобы он всё время видел её. И заметила, что глаза у брата были испуганные.

– Всё будет хорошо, Коленька, – веря и не веря в то, что говорит, прошептала она. – Всё будет хорошо. Ты только держись…

Заполнение пустоты

Тёплый плюшевый бок рыжего Вольфрама возвышался перед Стаськой подобно неприступной горе. Получасом раньше она впервые в жизни потрогала живого коня и даже самолично вычистила его. А заодно пришла к выводу, что в деннике обитает вовсе не злобное чудовище, только ждущее возможности её истребить, а, наоборот, создание вполне добродушное, отзывчивое на ласку и весьма благосклонно относящееся к морковке. И вот теперь настал решительный миг. Звёздный час, к которому она так стремилась. Стаська уже задрала левую ступню в стремя, болтавшееся чуть не на уровне её ключиц, и неловко топталась на правой ноге, изо всех сил вцепившись в седло и в короткую жёсткую гриву.

– Ой!.. – пискнула она, чуть не потеряв равновесие.

– Сейчас всё получится, – заверил её Роман Романович, державший коня под уздцы. – Раз, два… оп!

Стаська нерешительно подпрыгнула, повисела, но не дотянулась и сконфуженно приземлилась на прежнее место.

Красавец Вольфрам, мудрый пожилой «украинец», воспитавший не одного мастера спорта, изогнул шею взглянуть, всё ли в порядке. На одном глазу у него было бельмо, по причине которого он в своё время покинул республиканскую сборную по выездке.

– Я знаю, я толстая, но вообще-то на одной ноге я себя поднимаю… – пристыженно сообщила тренеру Стаська.

Роман Романович убеждённо кивнул:

– Конечно, кто ж сомневается! – И продолжал больше для Снегирёва, молча стоявшего возле входа в манеж: – Пришёл ко мне несколько лет назад знаете кто? Чемпион СССР по дзюдо. Могучий человек и ловкий, как нам с вами не снилось. И тоже, представьте, с первого раза ничего не сумел! Только ты спрыгнула нормально, а он ещё и завалился. Обиделся – страсть…

Стаська неуверенно хихикнула, пытаясь увидеть Романа Романовича поверх конской спины. Вольфрам шумно вздохнул.

– Отряхнул опилки, примерился… – рассказывал тренер, – и ка-ак рванул! Лошадь чуть не уронил. И сам – шмяк на ту сторону!

Стаське пришла в голову блистательная идея:

– А можно я ремень, на котором стремя, подлинней отпущу?

– Путлище, – сказал Роман Романович. – Можно. Сделай, как удобнее, потом подтянешь с седла.

Манеж представлял собой здоровенный ржавый ангар с покосившимися воротами и гирляндой ярких ламп под арочным потолком. Снегирёв стоял в углу у ворот, глубоко засунув руки в карманы тёмно-серой пуховой куртки. И смотрел, прирастая к холодному рыхлому полу. Когда он гостил у мавади, кочевники седлали для белого побратима таких жеребцов, которые, всего вероятнее, кроткого Вольфика слопали бы живьём. Но это было в другой жизни и вообще не имело никакого значения. Наёмный убийца Скунс, заочно приговорённый к смерти в десятке стран мира и по большому счёту плевавший на это обстоятельство, смотрел на девочку с лошадью, и во рту было сухо от смертельного страха.

Стаська оглянулась на него, опять сунула ногу в стремя, сосредоточилась…

– Оп!

На сей раз путлище было слишком длинным. Стаська повисла «буквой зю» и застонала от усердия, силясь перенести правую ногу. Ей очень хотелось сделать это, и резиновый сапожок всё-таки прочертил по рыжему крупу, оказавшись на той стороне. Стаська закусила губы от ужаса и восторга и наконец-то взгромоздилась в седло. Верховая езда, которая у киношных индейцев получалась естественно, как дыхание, совершенно неожиданно вырисовывалась целой наукой, трудной и необозримой. И, кажется, небезопасной…

– Ну вот, – сказал Роман Романович. – Теперь подтягивай стремена.

Вольфрам опять обернулся, и Снегирёв мог бы поклясться, что его зрячий глаз моргнул вполне одобрительно. Стаська рискнула оторвать одну руку от повода и робко погладила необъятный мускулистый круп, по которому нечаянно стукнула сапожком:

170